Рим. Иероглифы древнего города

Рим. Иероглифы древнего города
Илья Бузукашвили

Камень у Аппиевой дороги

Фонтан "Тритон"

Трудно назвать какой-то другой город в мире, который бы, как Рим, вызывал у русских такое теплое чувство любви и сопричастности.

Не как пришлец на римский форум
Я приходил — в страну могил,
Но как в знакомый мир, с которым
Одной душой когда-то жил.

Так писал Брюсов. Похожее читаем у Гоголя в одном из его писем: «Когда я увидел наконец во второй раз Рим, о, как он мне показался лучше прежнего! Мне казалось, что будто я увидел свою родину, но родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли, но нет, это все не то, не свою родину, но родину души своей я увидел, где душа моя жила еще прежде меня, прежде, чем я родился на свет…»

Всегда было много мнений и даже споров о том, в чем же все-таки величие Рима.

Александр Герцен считал, что разгадка — в бессмертии античного наследия города. «Вечный Рим — тут», — размышлял он, всматриваясь в руины Колизея, Форума, Палатина. Да, древний Рим пал, как могучий гладиатор, но время не смогло сокрушить его останков, и они, ушедшие в землю, разваливающиеся, покрытые мхом и плющом, «величественнее и благороднее всех храмов Браманте и Бернини».

Совершенно иного мнения придерживался искусствовед, поэт и историк XX века Владимир Вейдле. Он считал, что Вечный город куда легче себе представить вообще без античных развалин, чем без фонтана Тритона на пьяцца Барберини, без Испанской лестницы, без купола Святого Петра... Бессмертие Вечного города, по Вейдле, — в римском барокко.

По сути, все эти споры были лишены смысла.

Ведь Рим тем и велик, что в нем возможен и органичен диалог сразу нескольких эпох и культур. И каждая из них взывает к вечности.

«Рим похож на иероглифы, которыми исписаны его обелиски, — читаем у Батюшкова. — Можно угадать нечто, всего не прочитаешь».

Первая встреча с Римом. Конечно же, у каждого она своя. Но откуда тогда и почему столь похожи впечатления русских классиков?

«Когда я въехал в Рим, он показался маленьким, — вспоминает Гоголь. — Но чем далее, он мне кажется большим и большим, строения огромнее, виды красивее, небо лучше, а картин, развалин и антиков на всю жизнь станет… Влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу — и уж на всю жизнь…»

Римский форум

Вилла д'Эсте

Фонтан Треви

Купол собора Святого Петра

А это — Борис Зайцев: «Первый раз я был в Риме юношей несколько дней. Рим мне тогда не дался. Форум, Микеланджело, Палатин, катакомбы, Аппиева дорога... но целого я не почувствовал. Как творение очень глубокое, с таинственным оттенком, он не сразу дает прочесть себя пришельцу. С тех пор мне дважды приходилось жить в Риме, и его облик, кажется, теперь до меня дошел. Я ощущаю его голос, мерный зов его руин. Великое молчание и тишину, царящие над пестротою жизни».

Арка, разбитый карниз,
Своды, колонны и стены...
Это обломки кулис
Сломанной сцены.
Кончена пьеса, ушли
Хор и актеры. Покрыты
Траурным слоем земли
Славные плиты...

Это строки из стихотворения «На Форуме» Максимилиана Волошина. Он приехал в Рим с друзьями в июле 1900 года.

«Рим… Я увидел его в первый раз с Монте Пинчо… На звездном небе темные силуэты кипарисов…

Рим слишком разбросан, и он поражает сперва то отдельной развалиной, то видом, то церковью, и только потом это все начинает соединяться в одну картину…»

До конца дней своих хранил Макс Волошин между страницами потертого дневника юношескую память о Риме — веточку лавра с могил Шелли и Китса на кладбище Тестаччо, кипарисовую кисть с виллы Адриана и какое-то неизвестное растение с очень тонкими резными листочками, которым был обвит старый фонтан на вилле д’Эсте...

Рим оставил глубокий след во многих русских душах. Подарил им мир, свет, спокойствие и вдохновение. Карл Брюллов копировал здесь фрески Рафаэля, чтобы потом написать «Последний день Помпеи». Александр Иванов работал над своим шедевром «Явление Христа народу». Во дворце Поли у знаменитой русской княгини Зинаиды Волконской собирались на вечера Гоголь и Жуковский, Тургенев и Глинка, Вальтер Скотт и Стендаль, Виктор Гюго и Фенимор Купер.

Иван Тургенев бывал в Риме два раза. Первый — в 21 год, когда на душе у него не было ничего, кроме молодости и желания все взять, узнать, не упустить. Пройдет 17 лет, и он вернется сюда опять. В Риме допишет «Асю» и начнет работу над «Дворянским гнездом». В то время он будет на перепутье творческого и жизненного пути.

«Ни в каком городе, — напишет Тургенев, — вы не имеете этого постоянного чувства, что великое, Прекрасное, Значительное — близко, под рукою, постоянно окружает вас и что, следовательно, вам во всякое время возможно войти в святилище».

В 1858 году он уедет из любимого Рима и больше сюда никогда не вернется.

Граф Сергей Уваров, президент Российской академии наук и министр народного просвещения, еще сочинял стихи, с легкостью изъяснялся на семи языках и был признанным в Европе эссеистом. Он посетил Рим в 57 лет, а спустя год написал на французском языке воспоминания об этом своем путешествии: «Рим есть неподвижный берег, мимо коего бегут волны. Он неизменен, они сменяют одна другую…

Не только чувство художническое развивается тут с внезапною силою. Нет — все воспоминания жизни, все размышления зрелых лет, все беглые мечты юности воскресают разом; в этой волшебной толпе воображение, тихо растроганное, ловит прозрачные черты, неопределенные облики предметов самых милых, таинственный отголосок самых глубоких пристрастий сердца; невольно глаза увлажняются слезами».

У каждого из русских римлян было свое «чувство Рима». Чтобы испытать его, нужно было время, опыт, острые глаза души.

Писатель Борис Зайцев любил римский вечер. «Вечер и есть его стихия, — пишет он. — Задумчиво-загадочная, она поглощает пестроту и шумность дня. Освобождает те великие меланхолии, которыми полон Рим.

Самые глубокие и острые в нем чувства — на закате. Ночь высвобождает его душу. В ней окончательно смолкает суетное и яснее вечное. То, что в Риме есть от Пирамид, от Сфинксов, то звучит слышнее в час полуночный.

В сумерках грандиозный, молчаливый Колизей. Ярче блестят глаза одичалых кошек на Форуме Траяна; величественный шум фонтана Трэви напоминает о быстротечности времени».

Брось монетку в Фонтан Трэви — и тогда обязательно вернешься в Рим, гласит предание, которое очень любят сегодня туристы. Поэт Вячеслав Иванов, похоже, не раз испытывал на себе его действенность. Отсюда и благодарные строки его из «Римских элегий» в адрес фонтана:

…О, сколько раз, беглец невольный Рима,
С молитвой о возврате в час потребный
Я за плечо бросал в тебя монеты!
Свершались договорные обеты:
Счастливого, как днесь, фонтан волшебный,
Ты возвращал святыням пилигрима.

Николай Васильевич Гоголь жил в Риме на улице Счастливой — виа Феличе. Он писал здесь «Мертвые души» и чувствовал себя в Вечном городе, как дома.

В мемуарах современников Гоголя — немало написанных с юмором страниц об образе жизни писателя в Риме. Описания походов Николая Васильевича по его любимым ресторанчикам-тратториям оставили многие из его друзей. Его любили лакеи и официанты, называли синьором Николо и даже не особо жаловались на то, что он часто попросту надувал их. В мемуарах Чижова читаем: «Случалось, что Гоголю сильно захочется есть, а все трактиры с полудня до вечера закрыты — вот он и стучит в двери. Ему обыкновенно отвечают: «Нельзя отпереть». Но Гоголь не слушается и говорит, что забыл платок, или табакерку, или что-нибудь другое. Ему отворяют, а он там уже остается и обедает».

«Целой верстой здесь человек ближе к божеству» — это тоже слова Гоголя. Его глубокое чувство к Риму мы найдем повсюду в оставленных им размышлениях о Вечном городе. Как и в этих строках из письма близкому другу Данилевскому: «Ничего не пишу тебе о римских происшествиях, о которых ты меня спрашиваешь. Я уже ничего не вижу пред собою и во взоре моем нет животрепещущей внимательности новичка. Все, что мне нужно было, я забрал и заключил к себе в глубину души моей. Там Рим как святыня, как свидетель чудных явлений, совершившихся надо мною, пребывает вечен. И, как путешественник, который уложил все свои вещи в чемодан и усталый, но покойный ожидает только подъезда кареты, понесущей его в далекий, верный, желанный путь, так я, претерпев урочное время своих испытаний... по пути, начертанному свыше, готов идти, укрепленный и мыслью и духом».

Писатель, искусствовед и переводчик Павел Муратов, вспоминая о том, что в Риме Гоголь писал «Мертвые души», говорил: «Великий труд Гоголя питало его счастье Римом»; «Гоголь открыл в русской душе новое чувство — ее родство с Римом. После него Италия не должна быть чужбиной для нас».

Он и сам испытал это особое счастье, Павел Муратов. Счастье встречи с удивительным городом: «В этом счастье, которое дает испытывать Рим, есть что-то похожее на счастье быть молодым — ждать с трепетом каждого нового дня, засыпать с улыбкой, думая о завтра, верить в неистраченное богатство жизни, быть расточительным в своей радости, потому что всюду вокруг бьют ее неиссякаемые источники.

Здесь обостряется способность угадывать напоминание о древних, как мир, вещах…»

Наверное, все очень просто. Есть в душе русского человека тяга к Вечности. И «породниться с Римом» для него все равно что породниться с вечностью. Здесь легче почувствовать ее, стать ближе к ее спокойному и ровному дыханию.

И возможно, прав Борис Зайцев: «Рим — не для молодости. Но человек, видевший уже жизнь, знающий ее цену, знакомый с ее (горестями и радостями) — тот, для кого недосягаема уже сияющая черта юности, — тот Рим полюбит любовью ясной и глубокой. Чары Рима известны. Достаточно подпасть им, и волшебник уже не выпустит; где бы ни находился человек, все будет он вздыхать по Риму ровному, покойному и важному, как вечность».

Статья взята с сайта журнала "Человек без Границ"